Священномученик Анатолий (в миру Андрей Григорьевич Грисюк) родился 20 августа 1880 года в городе Ковеле Волынской губернии в семье чиновника. Окончил Кременецкое духовное училище и Волынскую Духовную семинарию. В 1900 году поступил в Киевскую Духовную академию. В 1903 году, будучи студентом 4-го курса академии, был пострижен в монашество с именем Анатолий митрополитом Киевским и Галицким Флавианом (Городецким) и затем вскоре был рукоположен в сан иеромонаха. Окончив академию в числе первых студентов, иеромонах Анатолий был оставлен на год профессорским стипендиатом для подготовки к занятию вакантной кафедры общей церковной истории; 3 июня 1905 года он был назначен на указанную кафедру исполняющим должность доцента Киевской Духовной академии.
В 1905—1906 годах иеромонах Анатолий находился в командировке в Константинополе, занимаясь научными исследованиями в археологическом институте. От природы одаренный большими способностями, прекрасно знавший классические и некоторые восточные языки, всегда усердный и ревностный в исполнении своих обязанностей и на редкость трудолюбивый, иеромонах Анатолий скоро овладел предметом своей специальности и, благодаря лингвистическим познаниям, получил возможность работать с рукописями, написанными на древних языках. Любовью к истории и ее первоисточникам, неутомимым стремлением докопаться до каждой хронологической даты молодой иеромонах напоминал знаменитого историка Санкт-Петербургской Духовной академии В. В. Болотова, воспроизводя в своих ученых трудах почти все научно-исследовательские приемы этого известного ученого. Архиепископ Антоний (Храповицкий)2 писал об ученой деятельности иеромонаха Анатолия: «Иеромонах Анатолий по церковной истории — талантливый, и хотя еще очень молодой, но широко осведомленный преподаватель. Он становится хозяином не только в истории событий церковной жизни, но и вообще в богословии, то есть в Священном Писании и патрологии. Обладая прекрасно выработанным, точным и метким языком, он успевает в продолжении одной лекции изложить множество событий, дать несколько сильных характеристик, пояснить сущность самого отвлеченного предмета, например богословских споров IV века. Держась строго православного учения, отец Анатолий, однако, обладает мыслью смелой и не подчиняется литературным пособиям, но распоряжается ими как установившийся уже ученый».
В 1911 году иеромонах Анатолий был удостоен степени магистра богословия за сочинение «Исторический очерк сирийского монашества до половины VI века». По отзывам рецензентов, этот труд, касаясь мало разработанной в церковно-исторической науке области, отличается неоспоримыми достоинствами. Чтобы собрать исторические сведения о подвижниках и киновиях Сирии на протяжении почти четырех веков, автору пришлось употребить огромные усилия на поиск и изучение документов. Осведомленность его настолько широка, что всякий, кто захотел бы работать после него в области истории сирийского монашества, мог бы довериться результатам его труда совершенно.
29 августа 1911 года отец Анатолий был возведен в сан архимандрита. Осенью того же года Комиссия по присуждению премий митрополита Макария рассмотрела труды наставников академии, напечатанные в академическом журнале за 1910 год. Были рассмотрены сочинение отца Анатолия «Исторический очерк сирийского монашества до половины VI века», а также его статьи «Памяти профессора В. В. Болотова (по поводу 10-летия со дня смерти)», «Профессор Амфиан Степанович Лебедев», и ему была присуждена премия имени митрополита Макария. О труде архимандрита Анатолия по истории сирийского монашества один из рецензентов писал: «Основательное знакомство с первоисточниками и обширной литературой по данному вопросу, глубокое проникновение в дух сирийского отшельничества, ясность мысли и колоритность языка отличает труд автора и делает его ценным вкладом в литературу этого предмета».
В октябре 1911 года состоялось заседание совета Киевской Духовной академии, на котором было заслушано заявление профессора протоиерея Ф. Титова. «Я считаю своим долгом, — сказал он, — как представитель церковно-исторической науки в академии, указать на доцента архимандрита Анатолия как именно на такого доцента, который вполне заслуживал бы удостоения его званием экстраординарного профессора. Архимандрит Анатолий служит в академии уже семь лет. Он всем известен как отличный преподаватель и руководитель студентов в занятиях их церковно-исторической наукой. Наконец, всем членам совета, без сомнения, известно то крайне стесненное материальное положение, в каком он находится, получая содержание, присвоенное должности доцента академии». Профессор Ф.Титов предложил совету академии ходатайствовать перед Святейшим Синодом о присвоении архимандриту Анатолию звания экстраординарного профессора сверх штата. В этой должности он был утвержден указом Синода от 11 января 1912 года, а с 18 мая он был переведен на должность штатного экстраординарного профессора. Совет Киевской Духовной академии постановил присудить архимандриту Анатолию премию имени профессора В. Ф. Певницкого за проповеди, произнесенные на пассиях в течение Великого поста 1912 года. 8 июня 1912 года архимандрит Анатолий был переведен на должность инспектора и экстраординарного профессора Московской Духовной академии. 30 мая следующего года он был назначен на должность ректора Казанской Духовной академии.
В 1913 году в день памяти первоверховных апостолов Петра и Павла в кафедральном храме Христа Спасителя в Москве архимандрит Анатолий был хиротонисан во епископа Чистопольского, викария Казанской епархии. В хиротонии принимал участие сонм архиереев, возглавляемый митрополитом Московским Макарием (Невским)
С необычайной торжественностью начался учебный год в Казанской академии для ее студентов и самого ректора, преосвященного Анатолия. Вечером 5 сентября епископ Анатолий совершил в обновленном академическом храме всенощное бдение. Наутро был отслужен водосвятный молебен, совершено освящение храма и возложено на престол серебряное облачение. После этого был крестный ход вокруг здания академии. Литургию совершал архиепископ Казанский Иаков (Пятницкий) в сослужении преосвященного Анатолия, профессоров и студентов академии, имевших священный сан.
В середине сентября епископ Анатолий отправился в Петербург для хлопот перед Святейшим Синодом о предоставлении дополнительных сорока тысяч рублей ассигнований, необходимых для ремонта академических зданий. В Петербурге епископ Анатолий вручил диплом на звание почетного члена Казанской Академии преосвященному ректору Санкт-Петербургской Духовной академии епископу Анастасию (Александрову), а в Москве был вручен им подобный диплом великой княгине Елизавете Федоровне.
Начавшаяся в августе 1914 года Отечественная война не обошла своими страданиями Казанскую епархию. 16 августа 1914 года в Казани был учрежден комитет о нуждах войны под председательством епископа Чистопольского Анатолия. Преосвященный Анатолий обратился к духовенству с приглашением доставлять ему сведения о попечительных советах, призывал к пожертвованиям на проектируемый при академии лазарет имени Казанской Духовной академии на десять-пятнадцать воинов и просил всех приходских пастырей увещевать прихожан помогать бедным, оставшимся без работников, семьям. Монастыри епархии постановили открыть в Казани свои лазареты. Приходские епархиальные советы к ноябрю 1914 года были учреждены в четырехстах тридцати четырех приходах, а к июлю 1915 года в шестистах шестидесяти четырех при шестистах семидесяти двух приходах епархии. Линия фронта отодвигалась на восток, и Казань готовила приют для Киевской Духовной академии, Киево-Братского монастыря и Волынского женского училища духовного ведомства. Епархиальный съезд, проходивший в Казани с 18 по 26 августа 1915 года, постановил обложить все духовенство епархии ежемесячным взносом на оказание помощи беженцам. В первые месяцы войны общество, казалось, очнулось от спячки и люди потянулись для молитвы в храмы. Церковные службы в это время отличались особенной торжественностью, на ектениях провозглашались нарочитые прошения о даровании российскому воинству победы, постоянно служились заупокойные субботние литургии и панихиды по павшим на поле брани воинам. В селах устраивались проводы ратников ополчения. Начинались они торжественным благовестом большого колокола, затем все прихожане собирались в храм, к ним обращался со словом их пастырь, и служился молебен. В конце молебна поименно поминались все отправлявшиеся на военную службу. После молебна крестный ход вместе с ополченцами и всеми провожавшими шел на окраину селения, где вновь возносились усердные молитвы о здравии и спасении призываемых на защиту отечества. В городах такие молебны совершались не в храмах, а на площадях.
28 октября 1915 года Казанскую Духовную академию посетила великая княгиня Елизавета Федоровна, которая приехала в Казань на погребение своего духовника схиархимандрита Гавриила (Зырянова)4. Отпевали великого старца и подвижника в академическом храме. Отпевание совершал архиепископ Казанский Иаков в сослужении епископа Чистопольского Анатолия, епископа Каширского Ювеналия (Масловского) и епископа Чебоксарского Бориса (Шипулина).
С приходом к власти в 1917 году большевиков началось гонение на Русскую Православную Церковь. Указом советского правительства в России в 1918 году были закрыты все духовные учебные заведения. Только епископу Анатолию удалось сохранить Казанскую Духовную академию и ее преподавательский состав. Владыка писал в феврале 1919 года Николаю Глубоковскому5: «...пока, слава Богу, библиотека в наших руках и взята под свою защиту Архивной Комиссией. Половина наличных студентов (человек двадцать) и Ваш покорный слуга, а равно и канцелярия, помещаются в здании академическом. В главном здании заразный госпиталь, почему пришлось отказаться даже от академической церкви и перейти в приходскую. Треть корпорации находится по ту сторону фронта, а трое в Москве. Остальные профессора почти все служат на советской службе и сравнительно немногие на епархиальной или совмещают должности в академии. Денег, по-видимому, хватит до конца текущего года...»
Осенью 1918 года Высшее Церковное Управление при Патриархе Тихоне посоветовало преосвященному Анатолию воспользоваться тем, что советское правительство дозволило «обучаться религии» частным образом. Заведующий Казанским губернским отделом народного образования Максимов в свою очередь согласился с существованием подобного частного учебного заведения. Епископу Анатолию были выданы официальный штамп и государственная печать. Поскольку здание академии было отобрано, то лекции читались на дому у профессоров, а совет Казанской Духовной академии собирался на квартире ее ректора, епископа Анатолия. Содержалась академия сначала на средства, бывшие у нее до издания новой властью декрета, упразднявшего все духовные школы, а затем на церковные пожертвования и на отчисления Высшего Церковного Совета. Сотрудниками Духовной академии в то время были: ректор академии епископ Анатолий, проректор протоиерей Виноградов, секретарь академии Валентин Суханов; профессора и доценты — епископ Афанасий (Малинин), архимандрит Варсонофий (Лузин), Павел Пономарев, Виктор Несмелов, Василий Нарбеков, Иван Покровский, Николай Катанов, Михаил Машанов, Иван Григорьев, Михаил Васильевский, Иаков Васильев, Владимир Киренский, Евлампий Полянский, Александр Касторский, Василий Протопопов, Александр Лебедев и Николай Петров. Ректор Духовной академии, епископ Анатолий, вел регулярную переписку с Патриархом Тихоном, испрашивая его благословения на те или иные действия по академии, а также ставя Святейшего в известность обо всем в ней происходящем.
К 1921 году ВЧК удалось установить контроль над перепиской Патриарха Тихона и получить доступ к адресованным на его имя официальным документам. В марте 1921 года в ЧК попали письма епископа Анатолия, касающиеся деятельности Казанской Духовной академии. Ознакомившись с ними, заместитель председателя ВЧК вместе с юрисконсультом ВЧК Шпицбергом направили записку начальнику 8-го отдела наркомюста Красикову. Они писали: «Из переписки епископа Анатолия на имя Патриарха Тихона усматривается, что в Казани до сих пор существует духовная академия, подчиняющаяся идейным и служебным директивам Патриарха... мы полагаем, что наличность в Казани подобного очага мракобесия, руководимого духовно-административным центром... нежелательна. Просим вас принять меры к пресечению дальнейшей деятельности указанного учреждения».
26 марта ЧК арестовала епископа Анатолия. Были допрошены как сам владыка, так и все профессора академии. Выяснилось, что академия действительно существует, идут занятия и лекции, проводится набор учащихся, профессора получают денежное вознаграждение за свою преподавательскую деятельность, регулярно в квартире епископа собирается совет академии, который обсуждает вопросы о назначении профессоров, об отпуске и увольнении их, о приеме и увольнении студентов, о порядке и системе занятий и тому подобное. Однако если состав профессоров ЧК удалось установить точно, то имен обучающихся так и не удалось узнать. При всех обысках ЧК не нашла списков студентов, а на допросах ректор и профессора заявили, что таких списков и не велось, и они даже не могут указать точно число студентов, но во всяком случае их было не менее пятнадцати и не более тридцати. На вопрос следователя, предпринимались ли меры к легализации академии, епископ Анатолий ответил, что вовсе не считал нужным предпринимать какие-либо действия в этом отношении, так как считал существование академии вполне легальным и дозволенным именно в силу того, что она не была упразднена советской властью.
По завершении дела уполномоченный Всетатарской ЧК потребовал «епископа Анатолия (Грисюка), как возглавляющего академию, за неисполнение распоряжений советской власти, за нарушение общественного спокойствия и за будирование массы выслать из пределов Татреспублики на Соловецкие острова сроком на пять лет... Кроме того, просит Совет Народных Комиссаров Татреспублики о создании ликвидационной комиссии для полной ликвидации дел бывшей Казанской Духовной академии».
Епископ Анатолий был приговорен к одному году принудительных работ и освобожден через девять месяцев, так как ему зачли срок предварительного заключения.
28 февраля 1922 года преосвященный Анатолий был назначен на кафедру в Самару. Через год, 24 февраля 1923 года, Самарское ГПУ арестовало епископа. Поводом для ареста послужило найденное при обыске в его квартире антисоветское воззвание, написанное от его имени. Владыка указал следователям, что это фальшивка и что, хотя воззвание и подписано его именем, оно ему не принадлежит. В результате 4 августа того же года он был освобожден. По освобождении он был возведен Патриархом Тихоном в сан архиепископа, и сразу же вслед за этим, 18 сентября, Самарское ГПУ вновь его арестовало. Теперь он был обвинен в распространении антисоветских слухов и выслан в административном порядке в Туркмению в город Красноводск на три года.
Находясь в ссылке, архиепископ писал Александру Бриллиантову:
«Глубокоуважаемый профессор Александр Иванович!
Не зная Вашего теперешнего адреса, пишу Вам с оказией. Постоянно вспоминая Вас как авторитетного представителя науки древней церковной истории, к которой и я был прикосновен, я непрестанно памятую и о Вашем славном учителе и предшественнике, незабвенном Василии Васильевиче Болотове. В нынешнем 1925 году, в Великую Субботу, исполняется четверть века со дня его сравнительно ранней смерти, столь прискорбной для русской церковно-исторической науки. Если бы была цела Петроградская Духовная академия, то несомненно эта дата была бы почтена подобающим образом. Но теперь пережившие и ее смерть будут разрозненно вспоминать утрату великого ученого, объединяясь только в чувстве признательности к нему. В этом духовном объединении позвольте считать и пишущего эти строки... Вечная ему память и покой в Церкви торжествующей!
А что до нас, то мы теперь не столько изучаем древнюю церковную историю, сколько являемся жертвами трагизма новейшей русской церковной истории. Служебная и неслужебная одиссея поставила нас далеко от библиотек и даже от собственного небольшого собрания книг по специальности. Очень любопытно было бы узнать — каково состояние науки древней церковной истории в Европе после войны и какие открытия, капитальные издания и крупные исследования можно там отметить... Как писавшему по истории сирийского монашества (до арабского нашествия), мне интересно было бы знать о параллельных или последующих работах в этой области, например о втором томе Шивица, где часть страниц была отведена монашеству в Сирии... Мы делаем историю, а не пишем ее: 1923 год в нашей церковной истории напомнил нам 449-й. А теперь говорят даже о 8-м вселенском соборе! Все теории акривии7 и крайней икономии8 представлены у нас в лицах. Иной раз думаешь — не грозит ли русскому православию печальная участь древней северо-африканской или древне-сирийской церкви, притом от причин не столько внешних, сколько внутренних, унаследованных от прежнего периода нашей церковной истории. Будущий Поместный Собор, если он состоится в ближайшее время, будет очень бурным. Когда утихомирится взволнованное море, когда выйдет из испытания истории наша родная церковь, — ведомо самому Богу, Которому и будет молиться Ваш покорный слуга...»
В 1927 году архиепископ Анатолий по окончании срока ссылки вернулся в Самару и был назначен постоянным членом Священного Синода при заместителе Местоблюстителя митрополите Сергии (Страгородском). В 1928 году высокопреосвященный Анатолий был назначен на кафедру в Одессу, куда прибыл 1 июня. 21 октября 1932 года ввиду исполнившегося пятилетия деятельности Священного Синода, возглавляемого митрополитом Сергием, все члены Синода, имевшие на тот момент сан архиепископов, в том числе и архиепископ Анатолий, были возведены в сан митрополитов с предоставлением права ношения белого клобука и креста на митре.
Время служения митрополита Анатолия в Одессе совпало с одним из тяжелых периодов гонений на Русскую Православную Церковь. Это была новая волна закрытия храмов и арестов священнослужителей, начавшаяся в 1929 году. В некоторых областях, особенно в Молдавии, входившей тогда в состав Одесской епархии, были закрыты почти все храмы. Самого митрополита беспрестанно вызывали на допрос в НКВД, иногда поднимая с постели глубокой ночью. Бывало, что представители властей являлись в храм во время праздничного богослужения с требованием, чтобы митрополит немедленно прибыл в НКВД на Маразлиевскую улицу. Кроткий и смиренный в обычное время, владыка в этих случаях твердо отвечал, что не прервет богослужения и явится туда только после его окончания. После праздничного богослужения митрополит ехал в НКВД, где его в отместку за неисполненное требование немедленной явки заставляли ждать по полтора часа в коридоре. Затем следователь приглашал митрополита Анатолия в кабинет и начинал издеваться над ним, кричал и топал ногами, а затем отпускал домой.
В 1931 году было арестовано более двадцати священнослужителей, бывших лучшими проповедниками города, и все они были приговорены к заключению. На глазах митрополита проходило дерзкое и кощунственное закрытие и уничтожение храмов. Были взорваны величественный Преображенский кафедральный собор, прекрасное здание военного Свято-Сергиевского кафедрального собора, храм святителя Николая в порту и другие.
В начале июня 1936 года по распоряжению властей была закрыта Михайловская церковь. В середине июня в Дмитриевском храме, что на новом кладбище, с раннего утра собралась огромная толпа людей. Настоятель храма священник Сергий Лабунский стал выяснять, по какой причине собралось столь значительное число верующих. Кто-то ответил, что здесь, в храме, должно состояться собрание по поводу открытия Михайловской церкви, так как абсолютное большинство верующих не согласно с ее закрытием. Настоятель, почувствовав угрозу провокации, стал убеждать собравшихся, что никакого собрания не будет и распространение слухов о будто бы назначенном собрании — дело рук злоумышленных. После этого некоторые из толпы стали упрекать настоятеля в том, что он не защищает интересы прихожан Михайловской церкви. К девяти часам утра в храм прибыл митрополит Анатолий, собираясь служить божественную литургию. Настоятель сообщил митрополиту, что кто-то распускает слухи о предстоящем будто бы собрании по поводу Михайловской церкви и в связи с этим пришло много верующих. Митрополит Анатолий ответил, что ему ничего об этом не известно. Между тем толпа все увеличивалась, и событие готово было перерасти в возмущение по адресу властей. Изыскивая выход, настоятель пошел в контору кладбища узнать у администрации, назначено ли на настоящий день такое собрание. Но и здесь ему ответили, что им ничего не известно. Вернувшись в храм, священник сообщил обо всем митрополиту Анатолию и просил его принять какие-нибудь меры.
— Что же вы хотите, чтобы я сделал? — спросил митрополит.
— Выступите перед верующими с амвона и разъясните создавшееся положение и к чему может привести такое собрание, устраиваемое без разрешения властей. Если вы выйдете, то вам удастся убедить верующих разойтись.
Владыка отказался уговаривать верующих разойтись. В конце концов к народу вышел сам настоятель и от лица митрополита стал убеждать верующих не устраивать собрание. Во время его речи из алтаря вышел владыка. Он остановился на солее и стоял, не произнося ни слова. Речь священника, отговаривающего устраивать собрание, и вид митрополита, молча слушающего настоятеля и таким образом подтверждающего всё, что тем говорилось, подействовали на верующих. Слишком велик был авторитет и почитаема личность митрополита Анатолия как мужественного архипастыря и ревностного подвижника, чтобы православные предприняли что-либо вопреки его благословению. Его горестное молчание было красноречивее слов.
Вскоре после этого, в ночь с 9 на 10 августа, митрополит был арестован и 13 августа перевезен в следственную тюрьму в Киев. Сразу же начались допросы.
— Следствие располагает данными о том, что вы проводили антисоветскую агитацию среди духовенства и церковников города Одессы. Припомните факты антисоветской агитации, проводимой вами.
— Антисоветской агитации я не вел. Однако припоминаю случай, когда я в беседе с моим секретарем... в связи с закрытием церквей в епархии... выразился, что это положение не имеет сравнения в отечественной церковной истории. При этом я сказал, что во времена татарского нашествия если разрушались церкви, то разрушались и города, теперь же города развиваются, украшаются, а церкви закрываются и некоторые разрушаются. Затем был случай, когда, подводя итоги закрытия церквей, в частности, в Молдавии, я... сделал замечание, что это — разгром церковной организации.
— Следствие располагает данными о том, что вы были связаны с представителями Ватикана и вели с ними переговоры об установлении контакта восточных и западных церквей с целью объединения православия и католицизма для создания единого антисоветского фронта. Расскажите, при каких обстоятельствах была установлена такая связь и при посредстве кого именно.
— Связи с представителями католической церкви я не имел и никаких переговоров об объединении православных и католиков не вел. Заявляю, что я убежденный антикатолик и по своим религиозным воззрениям, как православный архиерей, не мог вести таких переговоров.
— Вы были связаны с католическим ксендзом Зноско?
— Точно не припомню, но, кажется, в 1934 году ко мне на квартиру в Одессе явился прибывший из Николаева ксендз Зноско, который, представившись мне, заявил, что он хотел повидать православного епископа и выразить ему свое уважение. Разговор мой со Зноско был очень кратким и касался малозначащих нейтральных предметов. Вопросов политического характера мы абсолютно не касались. Также не затрагивался вопрос об унии или возможности соединения православных и католиков.
— Вы обвиняетесь в том, что, во-первых, проводили работу, направленную к созданию антисоветского блока путем воссоединения восточной и западной церквей на основе унии с подчинением русской православной церкви папе Римскому, и, во-вторых, систематически вели антисоветскую агитацию, используя религиозные предрассудки масс в контрреволюционных целях. Признаете ли вы себя виновным?
— В первом пункте виновным себя не признаю. По второму пункту, кроме выражений в частных беседах, могущих быть истолкованными при известном освещении как проявление моей антисоветской направленности, виновным себя не признаю.
8 октября следствие было закончено. Митрополит Анатолий обвинялся в том, что он «связался с католическим ксендзом города Николаева Зноско Христианом Леонтьевичем, с которым вел переговоры об установлении антисоветского блока путем воссоединения восточной (православной) и западной (католической) церквей на началах унии, с подчинением православной церкви папе Римскому. В повседневной своей деятельности вел антисоветскую агитацию и в форме контрреволюционных высказываний систематически внедрял антисоветские установки духовенству и церковникам, воспитывая их таким путем в контрреволюционном направлении».
Узнав об окончании следствия и о том, что в обвинительное заключение попали все те формулировки без доказательных обвинений, какие ему пытался навязать следователь, митрополит Анатолий написал заявление начальнику 8-го отделения СПО НКВД Украины Иванову, который вел следствие, прося передать его заявление вместе с делом прокурору по спецделам и в Особое Совещание при НКВД СССР. В нем митрополит Анатолий писал: «Сообщенные мною самим выражения из частных моих бесед с одним лицом, взятые вне контекста или связи, при известном освещении могут быть истолкованы как проявление моего антисоветского настроения и в устах легкомысленного человека могли при передаче быть использованы в этом недобром смысле, но в моих собственных устах они, эти выражения, были лишь плодом моего глубокого недоумения пред фактом резкого и в некоторых местах порученной мне епархии сплошного, почти на 100%, закрытия церквей и плодом чувства огорчения, очень естественного во мне перед лицом этого факта. Выражения же из свидетельских показаний, приведенные в доказательство моей антисоветской агитации, или вырваны из связи, или искажены, или просто не соответствуют действительности. В официальных же своих выступлениях по роду своей службы, в сношениях с церковными общинами и их представителями и с должностными советскими представителями я оставался, смею думать, всегда в пределах строгой лояльности и корректности.
Что касается визита ко мне католического патера, то в краткой беседе с ним я отнюдь не касался политических тем и не мог допустить этого и со стороны моего навязчивого собеседника. Моя неосторожность в этом случае была плодом моей излишней вежливости к представителю агрессивного по отношению к православию вероисповедания.
Настоящее заявление я покорно прошу иметь в виду при окончательном решении моего дела и при определении мне наказания, причем в последнем случае я просил бы иметь в виду и мой возраст (мне идет пятьдесят седьмой год) и состояние моего здоровья».
Состояние здоровья митрополита было очень тяжелым: у него была запущенная форма язвы желудка, в тюрьме за несколько месяцев болезнь обострилась, и положение стало критическим. Близких родственников у него почти не было: отец умер в 1905, мать — в 1917 году; из родных у него оставалась только сестра Раиса, посвятившая заботе о нем всю свою жизнь — она путешествовала с владыкой начиная с Казани. Узнав о тяжелом положении брата, она стала хлопотать о том, чтобы ей разрешили передавать ему молоко и горячую пищу, приложив к ходатайству справку от врача и рентгеновские снимки. Разрешение было дано. После окончания следствия Раиса Григорьевна стала добиваться разрешения на свидание с братом, которое в конце концов было получено, благодаря ходатайству перед властями священномученика Константина (Дьякова)9, митрополита Киевского. На свидание надзиратели вывели митрополита Анатолия под руки — владыка почти не владел ногами.
16 декабря 1936 года Главное Управление Государственной Безопасности затребовало митрополита Анатолия в Москву, и через день он был доставлен в Бутырскую тюрьму. Все у него уже было собрано для жизни в лагере. При нем были: чемодан, ватная поддевка, белый в полоску подрясник, шарф, черные валенки с калошами, четыре полотенца, простыня, подушка с наволочкой, старое шерстяное одеяло, детская маленькая перина, думочка, рваная холщовая сумка, эмалированная миска, чайная ложка, маленький чемоданчик, мыльница, осколок зеркала, карандаш, деревянный крест, маленькая дорожная иконка, четки, монашеский пояс и драгоценнейшее из всего — Новый Завет.
Следователи НКВД пытались добиться от митрополита подтверждения своим ложным домыслам — будто он встречался с высокопоставленным католическим деятелем на предмет организации антисоветской работы, сбора информации антисоветского содержания, предназначенной для Ватикана, а также перехода в католичество.
Владыка Анатолий все эти обвинения категорически отверг, сказав, что встреча состоялась лишь потому, что католик интересовался богословскими и церковно-историческими вопросами.
— Вы опять говорите неправду, так как между вами имел место разговор о вашем переходе в католичество и о сборе вами антисоветской информации для Ватикана.
— Это я отрицаю, так как между нами была короткая беседа, касавшаяся библиотеки этого католика...
— Вы опять не желаете показать правду. Ведь для разговора о библиотеке не надо было устраивать специальное свидание в конспиративной обстановке.
— Это свидание было случайным.
Следователь пытался доказать, что если митрополит за несколько дней знал о предстоящей встрече, то ее нельзя назвать случайной, но и эту попытку обвинить его в конспиративности владыка отверг, сказав, что хотя и знал, что встреча состоится, но не знал, когда это будет: значит, для него она была все же случайной, во всяком случае вполне неожиданной.
21 января 1937 года Особое Совещание при НКВД СССР приговорило митрополита Анатолия к пяти годам заключения в лагерь. 27 января он был отправлен этапом в распоряжение Ухтпечлага НКВД. Этапы только часть пути проезжали по железной дороге, затем узники шли пешком — по снегу в условиях суровой, близкой к заполярной зимы. Больной митрополит с трудом передвигался, и охрана подгоняла его по дороге прикладами, не давая времени отдохнуть. Когда он падал, ему разрешали сесть в кузов грузовика и везли до тех пор, пока он не приходил в себя, а затем сгружали и снова гнали пешком. 14 февраля 1937 года этап прибыл в Кылтовскую сельхозколонию в Коми. Первое время митрополит не работал, так как не хватало конвоя для сопровождения. В мае его стали выводить на общие работы. В характеристике лагерное начальство писало: «Работает добросовестно, к инструменту отношение бережное. Дисциплинирован. Качество работы удовлетворительное». В июне митрополит Анатолий заболел крупозным воспалением легких, и сестра владыки, Раиса Григорьевна, стала добиваться, чтобы ей разрешили свидание с братом. Во время болезни владыка писал ей: «Умоляю тебя, прими все меры, даже сверхвозможные, добейся, умоли, упроси, устрой наше свидание. Жажду перед смертью увидеть родное лицо и благословить тебя».
Разрешение на трехчасовое свидание в присутствии конвоя было получено, но когда Раиса Григорьевна прибыла в Усть-Вымь, в свидании ей отказали. Со скорбным сердцем она возвращалась домой. В это время владыка тяжело болел, и администрация лагеря дала ему следующую характеристику: «Работает на общих работах. Норму не выполняет. К инструменту относится небрежно. На производстве дисциплинирован. В общественной работе участия не принимал. В быту дисциплинирован. Небрежен к общественному обмундированию. За плохой труд имеет предупреждение».
Наступила осень, затем зима. Здоровье владыки, от природы слабое, еще более ухудшилось; давало о себе знать и перенесенное воспаление легких. В октябре митрополит Анатолий был признан инвалидом и освобожден от работы, но в ноябре его снова вывели на общие лагерные работы. В конце концов болезни, недоедание и каторжный труд привели к тому, что он почти ослеп и в ноябре — декабре не смог выполнить норму. Администрация лагеря написала: «Работу выполняет на 62%. По старости работает слабо, но старается».
В январе 1938 года состояние здоровья митрополита ухудшилось настолько, что он был помещен в кылтовскую лагерную больницу. 23 января 1938 года в 17 часов 10 минут митрополит Анатолий скончался. Перед самой смертью от владыки потребовали, чтобы он отдал свое Евангелие и нательный крест, которые он пронес через все свое архиерейское служение, с которыми был в тюрьме и в концлагере, — митрополит отказался отдать. Евангелие вырвали из его рук силой, но крест он не отдал и, защищая слабеющими руками грудь, предал свою праведную душу Господу.
