Cегодня наша программа посвящена фотографу Михаилу Дашевскому. На днях в Центре фотографии имени братьев Люмьер состоялась презентация его нового альбома под названием «Московский палимпсест». Мероприятие прошло в рамках выставки «Советское фото», которую можно увидеть до начала сентября в Москве.
Михаил Дашевский — независимый фотограф, участник легендарного фотоклуба «Новатор», автор трех альбомов и большого количества выставок в России и за рубежом. Для любителей и профессионалов Дашевский известен прежде всего как мастер жанровых снимков, преимущественно советских времен. Его первый цикл «Затонувшее время» как раз об этом полувековом периоде — с 60-х по 90-е годы. Словно в пику официальному изображению советского мира — фотографии Михаила Дашевского психологичные, задумчивые и, как бы сейчас сказали, не «ура-патриотичные». Бытовая жизнь обычного человека из Советского союза, не всегда легкая и радостная, но непременно напряженная и пульсирующая. Это не банальная «чернуха» 90-х, а скорее пристальное всматривание в лицо страны. Неравнодушная фотография, как назвал ее сам автор.
Михаил Дашевский: Это так снималось по жизни. Вот как жилось, так и снималось. То есть, это не цикл, как мы иногда шутили в «Новаторе»: окна, двери, потолки, руки, ноги — там кто-то снимает серию «руки», кто-то снимает серию «ноги» и тому подобное. Это снималось по жизни на основании — ну пусть это называют импрессионизмом, а на основании просто ощущений и впечатлений. Когда ты идешь по улице и после первой снятой пленки, которая проходит как бы впустую, пока ты разогреешься. А потом сюжеты начинают просто выскакивать на тебя. И ты успеваешь только снимать. И потом самые хорошие сюжеты обязательно попадают на последние кадры, которые еще и заело вдобавок. Вот такое примерно ощущение всех этих снимков. И снимать приходилось, конечно, я считал просто.. вообще без фотоаппарата я на улицу не появляюсь. Поэтому если мы, научные сотрудники, идем перебирать сгнившие мандарины на базу или надо фасовать картошку — по 300 пакетов на человека. Нафасовал — свободен. То конечно, со мной там широкоугольник и я забираюсь на какие-то стропила, снимаю фотографии «наука на базе», прислонившись к стене, потому что там полутьма. И если я вижу, что Гоголь стоит, а на голове у него мешок, а сквозь этот мешок его нос торчит. Меня это совершенно поражает и на следующее утро я уже там. Потому что — вдруг мешок снимут, и тогда — что будет-то? Гоголь-то будет обычный. Кому он нафиг нужен? Памятник с обычном..? А когда он с мешком, так это просто!.. Снято-то в соответствующем году, значит, лицо русской сатиры, с мешком, с веревкой. Вот все это ложится вместе. С одной стороны — смешно. А с другой — начинаются потом придумываться названия совершенно чудовищные. И как бы.. ну, тем не менее..
Или например, ты идешь по набережной, просто вообще идешь по набережной, аппарат с собой. Вдруг бежит какой-то человек — вот он щелк туда.. И вообще, куда он бежит, что ему там плохо на этой набережной около Ударника? Он бежит такой.. а потом у него лицо совершенно изумительное. И там вот эта какая-то набережная такой перспективой загибается.
Или например, это ателье на Кузнецком. И вдруг в витрине этого ателье эти обнаженные девицы, значит, которых потом оденут в соответствующие платья. Но пока вот там идет ремонт! Они завернуты все естественно, они все завернуты в бумагу. И вот они все завернуты в бумагу, чтобы не дай бог кому-то не показалось, что там под бумагой что-то есть. Но оконные проемы-то треснутые и там потом при рассматривании, потому что я снял целую пленку, плясал там вокруг этой витрины. А там оказалось, что идет человек, и его лицо на фоне этого темного как-то выражает, излучает, что он идет там... И получается вот такая вот мешанина жизни, которая собственно и является художественным достоинством этой фотографии. Потому что просто так снять витрину — это совершенно не интересно.
RadioBlago: Впервые выставка «Затонувшее время. Россия. ХХ век» состоялась в Музее архитектуры имени Щусева в Москве в октябре 2004 года. Следом был выпущен одноименный альбом, куда вошли все показанные работы. В том же году альбом получил первую премию на Международном конкурсе фотографических книг стран Центральной и Восточной Европы в Братиславе, и был назван «Лучшим изданием современного автора».
Следующая волна успеха накрыла Дашевского после издания альбома «Обыденное». Вторая книга, в большей степени, чем первая, посвящена Москве и настроениям на рубеже веков. Михаил Дашевский называет себя «человеком Солянки» и иронично замечает, что «малой родине» постарался уделить особое место.
Внимательные зрители находят в фотографиях Дашевского не только художественные и психологические зарисовки из жизни города и деревни, но и содержащийся в них политический подтекст. Сам же автор настаивает — все сюжеты случайны, ни одного постановочного кадра. И подсказывает секрет молодым коллегам - «нужно носить в себе не тему, а настрой».
Михаил Дашевский: Вот, например, вот эта фотография. Казалось бы, очень политическая фотография — зловещие тени КГБ, там от Феликса — вот это все... Но снималось не поэтому совсем, снималось потому, что действительно очень красиво, когда тени. Действительно_очень_красиво_когда_тени. Где-то в шестидесят- каком-то втором году. Тогда я совершенно за это — вообще не обращал внимания. Установил штатив около КГБ, в ту сторону снял, а там прожектор возле метро. А потом уже — когда ты рассматриваешь, думаешь, ну надо же... Какая тень от КГБ бросала на всю нашу жизнь и прочее, словесное. Извините за выражение, лабуда. А когда снимаешь, нельзя об этом даже думать. Потому что как только ты начинаешь идеологически о чем-то думать, пропадает вообще вся художественность этой фотографии.
RadioBlago: Михаил Дашевский определяет свою фотографию как художественную, но не как социальную или социально-психологическую. Каждый снимок мастера и правда напоминает законченную картину. Но как же быть с тем оголенным нервом, которым наполнен каждый кадр? На это заслуженный «новаторец» отвечает, что весь арсенал, который получил в фотоклубе — фигуры, цвет, свет, композиция и другие «фотографические штучки» в его работах всегда прилагаются к действительности. Цитирую «Я все это переживаю, сочувствую,__ а снимать я все равно снимаю как картинку».
Долгое время картинка мастера была исключительно в черно-белых тоннах. Первые два альбома выполнены как раз в этой гамме. По мнению Дашевского, «цвет» может помешать в восприятии фотоснимков.
Михаил Дашевский: Цвет — нет, его можно признавать, можно не признавать, он нас не спрашивает, а существует в природе. Но просто цвет мешает. Вы не управляете. Или вы должны уже вмешиваться фотошопом, то есть корежить все. А вы не управляете цветом. Вы акцентируете внимание на каких-то черно-белых графических вещах — свет и все. И вдруг где-то сбоку там какая-то красная майка идет. И снимок пропал. Потому что вы автоматически смотрите на эту красную майку, чтоб она провалилась.
И поэтому с черно-белой фотографией это все... если считать, что искусство не должно отражать это все, оно должно только намекать. То цветная фотография все прямо отражает, слишком много она отражает, все она отражает, даже чего ее и не просят — все она отражает.
А черно-белая фотография создает во-первых, элемент условности, который необходим для любого в общем-то говоря, произведения. Условность хотя бы по тому, что все черно-белое. И этого достаточно. Это один из видов ее условности, как искусства, «черно-белость» фотографии. А цветная, она тут же перехлестывает. В жизни для восприятия психологического такого — ну, если не считать пейзажей, не считать там рекламы, в хорошем смысле слова, если не считать там еще каких-то таких вещей, где цвет просто необходим. Для того, чтобы вы ощутили там моржа какого-нибудь, который куается в морской воде. Ради Бога! А вот для того, чтобы ощутить вкус жизни, такой психологический, цвет мешает, отвлекает вернее.
RadioBlago: Мастер придумывать новые слова и «словечки», Михаил Дашевский в своих рассказах упоминает то «нутрянку» жизни, то «накладушки». Правда, это уже из третьего цикла — «Жизнь старого дома», который с годами офрмился в альбом «Московский палимпсест». Такое необычное название отражает основную идею автора - получить два значимых изображения на одном снимке, чтобы затем понаблюдать за их взаимодействием.
Михаил Дашевский: Я не знал, как называть этот альбом. А мне вот этот Юра, котроый там со спящей женой, художник, одноклассник. Он и говорит — а назови «палимпсест». Ну, я интеллигентный человек. Культурный, говорю: «че это такое?». (смех) А он говорит — ну, это когда на старом пергаменте, на пергаменте сдерут вот то, что там было написано, и новое напишут. А старые слова просвечивают, и с новыми словами как-то взаимодействуют. И получается. И в общем, здесь то же самое. Старое взаимодействует с нвоым и что-то вот получается. Поэтому он и называется «московский палимпсест» - вот такой кирпич.
RadioBlago: Кто-то из старых друзей привел однажды Михаила Дашевского во двор полуразрушенного дома в Кисельном тупике в центре Москвы. И фотограф словно влюбился в этот исчезающий на глазах уголок старины — постоянно посещал, снимал с разных ракурсов, в разное время года и под разным освещением. Словно заботливый врач, который регулярно справляется о здоровье своего постоянного пациента. Дом в благодарность продолжал вдохновлять художника, пока не подсказал ему одну интересную мысль.
Михаил Дашевский: Вот этот дом, я туда ходил, там зимой-летом, снимал, и потом вдруг у меня втемяшилось, что хорошо бы на один кадр снять два сюжета. Вот да... Ставится резочка на пленке, снимается этот дом, снимается пленок 5-6. Это называется «загрунтовать». Можно летом это делать, можно зимой, можно в дождик, можно в снег. Неважно. А потом вы приходите, закладываете эту пленку, совмещаете резочку и снимаете кадр в кадр. И тогда одна жизнь прет через другую. Но прет она по своему разумению. Вы же не можете знать точно, как там угол выставился, как труба, лестница. Поэтому из пленки выходит 4 кадра максимум. И так это все продолжалось в черно-белом варианте. Продолжалось-продолжалось.
А потом будучи в Израиле, я конечно пошел в Иерусалиме снимать старый город там, старый еврейский квартал. И атм снял двух хасидов, все. И вдруг когда в Москве напечатал — а у них кирпичи проступают сквозь одежду, потому что они в черном стояли — значит, это все белое было. На негативе. Все, что было снято, уступает. А я подумал «Ни фига себе! А если бы это все было цветное и проступали бы кирпичи — это же какой блеск был бы красный, а?». И бросил снимать черно-белое.
А тут Алла Вахроненко устроила мне какую-то премию через свой ТАСС, и меня коробкой цветных кодаков наградили. И это решило финансовую проблему. И я уж тут расплескался. И потом снимал-снимал цвет. А потом снимал как-то и вдруг подумал: «что-то я такое уже когда-то снимал...». И все. Крантик закрылся. И я больше этим заниматься не стал.
RadioBlago: Дашевский честно рассказал собравшимся на презентацию альбома в Центре Люмьер, что если кто-то захочет воспользоваться его приемом или творческим методом — точно такого же дома он уже не найдет. Потому что его больше нет. Все истории рассказаны, все жильцы переселены, стены отремонтированы и новые обитатели — банковские служащие — заполнили некогда притягательное место.
Михаил Дашевский: Я, конечно, в этот дом не раз ходил. Я там 20 лет околачивался. Значит, если эта пленка солнечная — я знаю, что левая сторона в тени. И через нее попрет второй кадр, а правая в солнце. Или наоборот. Это все, что я знаю. А вот где там труба, лесенка, как она соединится с усами чьими-то. Или вот когда это Метро 1905-го года — эти кони и там женщина. И так какая-то как шапка глаза этого дома, с ушами, это все. А это знамя на самом деле, это знамя на этом памятнике, оно же черного цвета, поэтому весь дом и выпер. Черный же - белый на негативе. Вот такие фокусы.
RadioBlago: Ветхий дом как умудренный сединами рассказчик повествует зрителям о советской Москве и Тбилиси, переносит в старые еврейские кварталы Израиля и музей Сальвадора Дали, в пражские улочки и квартиры столичной интеллигенции — Ильи Кабакова, Елены Камбуровой, на концерт Игоря Бутмана. Некоторые сюжеты настолько точно попадают в «загрунтованные» кадры, что остается только удивляться тому, как Дашевскому порою везет со случайностями. Он же, напротив, уверен, что все — предумышленно.
Михаил Дашевский: У меня такое есть... как это называется? Вульгарное название — «накладушки». Но действительно накладушки — на один негатив, не проявленный, накладывается другой снимок непроявленный, потом все вместе проявляется и получается то, что я не могу предвидеть. И в этом прелесть случайности, а поскольку некоторые случайности мне кажутся стопроцентными, идеально выстроенными, я всегда говорю (ну теперь мне то просто говорить, потому что я крещенный человек), я поднимаю руки вверх и говорю: «ну, это там, иначе ничего сделать не могу». Объяснений больше никаких.
- Это вообще вот самое такое очевидное свидетельство вмешательства высших сил, как говорится, это вот вертеп. Вот где дом и вот эти огонь наверху и две по краям... а это — откуда я знаю? Там темно. Они там что-то играют это кукольное представление для детей — как у меня там снято в этот момент этот кадр «загрунтован»... Да вы что, ребята? Я ничего не помню. Вот и все. А потом - «Мама моя!» Как они все там со свечками!..
RadioBlago: В каждом снимке Михаила Дашевского из нового цикла только два кадра. «Все по-честному» — подчеркивает автор. И тут же поясняет, что двойная экспозиция выдумана вовсе не им, а гораздо раньше. Но как законченный проект - «Московский палимпсес», судя по датам съемки, стал первым в нашей стране опытом цельного смыслового высказывания при использовании этого творческого метода. Или фокуса, или трюка. Фотограф сам еще не до конца определился с терминологией.
Михаил Дашевский: Взять две экспозиции на камеру — это еще в 20-х годах, и Лисицкий этим занимался, и все другие. Чежин в Питере наоборот там делает 20-30-40, экспозиция у него там вся расплывается — в общем, много, кто это делал. А здесь это проект, выражаясь словом сегодняшнего жаргона, это чистый проект. Но проявление этого дома в каждой фотографии — оно несет в себе какую-то эстетическую самоценность, но все равно это везде дом. Просто через этот дом — идея была простая: через этот дом показать мироощущение. И все. Больше ничего. А дом — это как бы вот я, как старый москвич, из коммуналки и все.. Так что дом показал.
RadioBlago: У каждого фотографа есть своя система координат, по которой он отличает хорошую фотографию. Для Дашевского важно внутреннее состояние людей и окружающего их мира, и по всей видимости внутреннее состояние самого автора.
Михаил Дашевский: Я же снимаю, как фотограф то, что я хочу снимать. Я снимаю жизнь — life – уличную, случайную. И дом тут вмешивается как отблеск взгляда — из какой эпохи. Ни один из них я ни разу не шел с мыслю - «так, значит, мне надо снять угол этого дома, потом я пойду там крылечко интересное, вот идешь по улице — о! Только так, конечно. А иначе не получается.
- Вот, пожалуйста, это единственный был случай. Я ехал и знал, зачем ехать. Это когда художники нарядили в трехцветный флаг Рабочего и колхозницу. Ну и получилась литературщина. Ну я уж его оставил. Там кошка выбежала, она все-таки смазала немножко, в доме выбежала кошка. И потом вот эти фонари, потому что я снимал широкоугольником- а здесь они как свечки. И получилось по-другому, этого я не мог предвидеть. А раз не мог, значит, хороший снимок уже получился.
RadioBlago: В следующем выпуске «Времени культуры» слушайте продолжение программы о творчестве фотографа Михаила Дашевского. Радио Благо благодарит Музей Органической Культуры за предоставленные архивные материалы и интервью с автором. Выставка «Советское фото» в Центре фотографии имени братьев Люмьер продлится до 6 сентября. До встречи в выставочном зале!
