Сегодня мы продолжаем рассказывать о книге #Владимира Мартынова «Книга перемен». #Презентация издания состоялась в #Музее Органической Культуры 24 сентября 2016 года. Первую передачу можно прочитать и послушать на странице сайта «Книга перемен». Презентация книги Владимира Мартынова.
Владимир Мартынов: Это как бы не книга, в том смысле, в каком принято об этом говорить, это некий артефакт, которую можно перелистывать, а можно не перелистывать, можно открывать на любом месте, можно выхватить любой момент, можно читать пристально, нет никаких указаний. Но здесь еще есть такой момент, когда мы говорим о книге печатной, то с каким-то придыханием, с уважением говорим. Книга - она есть книга, но опять таки в юности на меня огромное впечатление произвело произведение Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери», где есть глава «Вот это убьет то», где Клод Фролло показывает королю первую печатную книгу, и показывая на нее, и указывая на колокольню собора, говорит : «Вот это убьет то». То есть печатная книга убьет великую средневековую архитектуру. И этому посвящена целая глава. Я помню, у меня тогда был первый такой щелчок, когда у меня тронуло сознание относительно книги.
И, собственно говоря, после впечатления этого я начал развиваться дальше, и со временем я понял, что, наконец-то, наступает что-то такое, что убьет книгу, как таковую. Убьет книгу, и это убийство книги уже, в общем-то, происходит на наших глазах по целому ряду причин. Сейчас не будем говорить о цифровых каких-то вещах, о бумаге, о цифре, это мы залезем слишком далеко. Книга не всегда была, главное не в том, что она не всегда была. Когда сейчас говорили о первозданных каких-то вещах, очень хорошая фраза возникла «руинированность мира», но когда руина, опять-таки мы восходим к первоэлементам. То, что казалось в Ренессансе и в эпоху Просвещения, даже в 19 веке, допустим, в симфониях Малера собрано все в единый прекрасный мир - это картина всего мира. А сейчас это какие-то руины, но в этом нет ничего плохого, потому что наступает момент первоэлементов. И значит все-таки цель этой книги есть совсем другая книга, пробиться непросто к первоэлементам, здесь осуществлен, так сказать, поступательный процесс. Что такое мужчина и женщина, которые производят все. Здесь есть тоже эта книга «Мужчина и женщина» и в иллюстрациях, и в тексте, где воспроизведены каждые 64 гексаграммы с этой точки зрения.
Есть пространство, время. С одной стороны, это секунды, 5 минут, 6 минут, 7 минут. Чем отличается вот это? Но мы можем пойти дальше и сказать, что вдох и выдох. Есть книга «Вдоха и выдоха». А потом к чему мы подходим? Книга «Молчание». Книга неизбывности молчания. Вот это очень важный момент. Все, что тут написано, можно сказать абсолютная ерунда, то есть все это надо сделать для того, что бы пробраться к этому и прийти к молчанию. Молчание – как цель всех великих религиозных систем. Это и в христианстве исихия, и в буддизме шуния, и куда не ткнешь – вот это молчание. Но, если мы сейчас говорим об этом молчании, в шунии есть тоже очень важный момент, конструктивный, который здесь есть.
Момент многоточия, к которому я с вами прихожу. Дело в том, что у Платона в «Тимее» есть одно очень важное место: когда он говорит об очень трудно распознаваемой материи, не материи даже - это трудно обозначить. И он говорит: «Да, мы говорили об образе и первообразе». Да, вот, конечно, есть образ и есть напечаток в первообразе, и образ возводит к первообразу. Вдруг возникает такой момент: а где это происходит? Где происходит напечатление образа в первообраз? И здесь возникает такое понятие как хора. Хора - это и не образ и не первообраз, а где происходит это самое восприятие первообраза в образ, то, что называется хора - это некое дыхание, то есть хора присутствует везде, но она нигде. И вот лично я для себя в этой книжке, как бы прокламирую и заявляю, что образом этой хоры является многоточие. Мы очень мало внимания уделяем многоточию. Мы его воспринимаем очень утилитарно. Многоточие заменяет или какое-то неприличное слово, или какую-нибудь недозволенную политическую мысль. Но по своему, опять-таки, детскому опыту, хочу рассказать такой момент. Когда мне было совсем мало лет, я только начинал читать, увидел Евгения Онегина, и там строфы помеченные, то есть многоточия. И они привлекали мое наибольшее внимание. Сначала мне казалось, что это просто иллюстрации, потом мне казалось, что это самая высшая поэзия, которая только может быть. Остальные пушкинские слова - это все ерунда, но вот здесь, здесь заключено что-то такое, что и Пушкин сам не мог сказать. Потом, когда я был постарше, родители мне начали разъяснять, что дело в том ,что в то время нельзя было выразить эти мысли, и Пушкин по цензурным соображениям… Получалась какая-то более прагматическая вещь, но от этого накаленность этих многоточий уходила, и, в конце концов, я забыл об этом и начал относиться к многоточиям как к утилитарной вещи.
Но вместе с тем, мне бы хотелось вернуть накаленное значение многоточия. Во первых, многоточие - это персеверация. Многоточие - это точка - пропуск, точка – пропуск, точка – пропуск. Смотря на это, где в нас происходят перемены или не происходят. Опять-таки многоточие - это вдох и выдох. Но главное то, что многоточие , что самое важное, оно предшествует любому знаку. Дело в том, что многоточие можно расценить и как возможность текста, и как возможность рисунка. В принципе, его можно расценить как рисунок. И здесь есть все. Вот эта мощь многоточия, на которую мне бы хотелось обратить внимание. И поэтому две конечные вещи и цель этой книги - это вдох и выдох и молчание. И на этом я, наверное бы, кончил.
Историк Алексей Юдин: Владимир Иванович, спасибо огромное в данном случае от меня лично, потому что я занимаюсь сейчас разными проектами, связанными, скажем так, с реанимацией книжной культуры в библиотеках, в издательствах, и тогда я понимаю некую обреченность, испытываю такие определенные стоические переживания. Но мне не хватало той замечательной глубокой подпитки, которую вы явно обнаружили и изложили в книге, поэтому эту книгу я буду читать всяко. Хочу просто сказать, что мы присутствуем сегодня при уникальном событии, при презентации книги Владимира Ивановича. Самому Владимиру Ивановичу 70 лет, и это уже повод. И книга, язык, конечно, не повернется сказать, что это подведение итогов, это начало какого-то следующего этапа в творчестве Владимира Ивановича, важное событие. И сегодня, я думаю мы услышим первые отклики. Вячеслав Фомич, как у Вас, созрело? Хотелось бы что бы прозвучало что-то встречное. Все-таки Вячеслав Фомич у нас сегодняшний день открывал, он присутствует в нем и далее. И вот после этой чудесной юбилейной речи Владимира Ивановича, хотелось бы услышать и Вячеслава Фомича.
Вячеслав Колейчук, художник, скульптор, архитектор, изобретатель и теоретик искусства: Мы знаем, что Владимир у нас любит заострять проблемы и просто ставить какие-то вопросы ребром, как говорят у нас. То есть раз с композиторами, значит конец композиторов, если про перемены, значит конец переменам будет скоро, я так понимаю, в этом смысле спорить почти не с чем. То есть все адекватно, все относительно творчества Владимира понятно в том смысле, что такую толстую книгу рецензировать просто на лету невозможно. Поэтому из тех слов, которые мы услышали, я понял только одно, что минимализм - это хорошо, а я всю жизнь занимаюсь минимализмом, поэтому в этом смысле я большой специалист. Что слово там и знак пропадает, но дело в том, что я всегда смотрел на слово с научной точки зрения, и, допустим, почему-то всегда читал не только Толстого, а книги по симметрии, по биологии, по механике, по психологии зрительного восприятия и так далее и тому подобное. И вопрос стоял в том, что для меня это носитель некоего знания - просто знания. Лучше, конечно, хорошего знания, т.е. настоящего. Не описания чужого знания, а реального, которое работает, действует в жизни, в искусстве и так далее. Поэтому все это накопленное знание, в принципе, которое не нужно мне, как художнику, вроде как, люди всегда говорят: «Ну зачем эти книги читать, что из них?» Но вы знаете импульсы формообразования они черпаются не только из истории искусств. А Бог знает еще и откуда. Для меня вот это как бы все окружение, вся ментальная и прочая ситуация в науке и искусстве - она была цельной. Мне все равно было, что читать, в хорошем смысле этого слова. То есть я только менял свой стиль восприятия, пробивался через язык психологии, через язык там еще какой-то. Ну, в общем, каждый же пишет на своем птичьем языке, особенно ученые - своя терминология, и так далее и тому подобное. Но зачем это? Оказывается это очень важно. Для того процесса исследования или исследовательского искусства, которым я занимался. Потому что всякие стереографии, которые вы сегодня видели, они же не на пустом месте родились. Не было бы у меня багажа знания всего, чего я вам сейчас сказал, начиная с симметрии и так далее - все мое восприятие мира было бы другим. И ничего бы я в природе, окружающей нас, не вычленил - как факты существования эффекта стереографии. И сформулировать его надо было. Так вот у меня всю жизнь стоял вопрос очень сложный. Что это за язык, который называется слово образы? То есть когда ты знаешь что-то, у тебя это в словесной форме записано там в мозгу, а видишь что-то чисто визуально, что-то блестит, что-то происходит и так далее. Но так как я любил всю жизнь внимательно смотреть на что-то, но и был приуготовлен не просто смотреть, а интеллектуально смотреть, через знания, которые лежали под спудом может быть 30 лет, 20 лет, могут лежать не востребованные никогда, а тут время, место, ситуация. В одной строчке формулируется принцип, на котором строится все, что вы там в кубе видели. Не сформулируй я этот принцип, а по сути, это язык будущий. Фефект, как говорил один человек, - это еще не искусство, понимаете. Когда я сформулировал минимальный элемент этой будущей ситуации, уже просто меньше не бывает эта точка света отраженного там от риски и прочее. То есть ну, куда уже? Что еще меньше точки микро точки света, ну сам свет, наверное. Поэтому в этом смысле и все работы, даже по конструированию, которые, кстати, имеют другой тип мышления. То есть одно дело, понимаете, свет, люди там и прочее, а другое дело материал, объекты. Что-то стянуто, что-то растянуто, сжато и тому подобное. То есть в одной голове присутствует три художника, а, может быть, и четыре. Поэтому в этом смысле, я вам не показал на выставке минимальную структуру самонапряженную. Но это не важно, важно то, что от нее пошли мои музыкальные инструменты - колокола. В этом смысле я за минимализм, вот в этом смысле слова и за максимализм насыщенности знаниями из всех областей. Вот сколько бы было, мне бы еще что-нибудь рассказали, я бы с удовольствием послушал. Сейчас я слушал с большим удовольствием описание или презентацию этой книги. Потому что я так чувствую, что там можно прочесть массу важных вещей. Для меня важных на будущее, понимаете? Такие междисциплинарные подходы, для меня хлеб насущный. И я что могу сказать, что эта книга, действительно, не конец, а только начало, и я думаю, что мы присутствуем - вот это самое начало, которое позволяет нам поздравить нашего выдающегося художника, художника звука, понимаете, который знает прекрасно язык музыки, более того интересуется языком искусства, истории, литературы и тому подобное. Побольше вот таких всеобъемлющих интеллектуальных людей, которые бы нам иногда все-таки позволяли понять, что нет, и не должно быть узко-знаемых людей, которые знают что-то очень узко. Мне кажется, что это тупик. Когда занимаются каким-то определенным делом и дальше никуда не ходят. И Владимир, я могу только от себя лично сказать. Во-первых, я поздравляю Вас с выдающимся юбилеем. Вот, я слушал Вашу музыку, я считаю что Вы прекрасный композитор, хотя и как говорят минималист местами. Я даже приготовил подарок, но, к сожалению, у меня с собою его нет, но я донесу. Это лабиринт, очень сложной формы, затейливый. Это уже к неолиту, по-моему. Хотя я люблю гулять и в неолит, и в будущее. Так что, это поздравление.
Алексей Юдин: Что бы еще раз подчеркнуть весомость этих слов, я процитирую такое респектабельное издание, как «Юный техник». Там буквально написано следующее: «Впрочем и сам Вячеслав Фомич Колейчук не чужд миру музыки». Представляете, художнику от художника такие слова. Спасибо. Виталий Владимирович, наверное Ваше слово?
Виталий Пацуков: В одной из энциклопедий там Колейчук - Композитор. Вот переживаю сегодняшний день, начиная, действительно, с выставки Вячеслава Фомича, с разговора об этой книге, совершенно блистательным выступлением, свидетельством Владимира Ивановича, я много думал о конструкции, проблемах конструкции, проблемах драматургии этой конструкции. И вот я разглядываю эту книгу, и здесь возникает на обложке действительно рука человека неолита, позднего неолита, но это рука существует еще в некоем предшествующем состоянии, когда она была еще как бы сжата, здесь в состоянии выдоха, о котором говорил Владимир Иванович, она выдохнута, она прислонена к стене пещеры. Этот выдох, как состояние новой жизни человека, новой руки, нового организма. И она переживает состояние массы самой ладони. И вот эти лучи от пальцев идущие, как волновое состояние. Число пять, здесь удивительно возникают числовые закономерности.
Скрытые закономерности. Есть цитата Пастернака из письма Нины Табидзе: «Напиши числа и дни». Вот эти дни, сегодняшний день особенный и числа. Это число пять. Число пять имеет такое очень важное место в числах Фибоначчи. Есть такой ряд Фибоначчи, который появился в 12 столетии, это начало цивилизации нашей, начало Возрождения, когда человек осознал как бы вот этот прогресс нашей жизни, тектогенность нашей жизни. Число 5. Один, два, три, потом идет пять в этом процессуальном состоянии чисел Фибоначчи. Пять – это два предыдущих числа суммируется. 1,2,3,5. 3 и 2- суммируются, следующее число будет 3+ 5 +8. Следующее число будет 13 потом 21. Возникает такое древо как крона, древо растет, взрыв такой происходит. Наша цивилизация подобно взрыву. Невероятно растет информация, невероятно растет внешний мир. А далее мы поворачиваем эту обложечку и обнаруживаем здесь гексаграмму. Это модель нашей жизни, где нет никакой предусмотренности, здесь полная свобода находится. Но в этой полной свободе есть ситуация повторяемости, непрерывности и одновременно случайности, где случайность встречается с определенной закономерностью, с какой-то подлинностью нашего присутствия в этом мире.
А далее вот здесь мы поворачиваем и смотрим, здесь возникает «Черный квадрат» Малевича. Черный квадрат Малевича, где мир останавливается, возвращается снова к началу своего собственного создания. Черный квадрат Малевича - это и есть начало нашего мира. Вот это зерно, из которого вырастает вся наша реальность, но погружено это зерно в такое белое поле. Вот здесь в силу того, что определенные есть границы книги, формата книги, а в реальности квадрат 1915 года, он полностью соблюдает единичность пространства. Черное, белое тождественны в «Черном квадрате» Малевича. Черное выворотка белое, а белый выворотка черный. Малевич записывает все в форме единицы и нуля, весь мир записан как единица и ноль. Он говорил, а вышел за ноль. Один и ноль - это десять, это для нашей ладошки, измерительная система, в которой мы все присутствуем. А завершается это все золотом. Здесь золото, золотое сечение, высокая гармония. А если говорить об истории искусства, для меня вообще важен такой персонаж, как Ив Кляйн, который взял определенную массу золота и бросил в воду, в стихию воды, он уничтожил как бы это все. Одновременно он брал листочки золота, эти листочки золота также уничтожал, резал золото на тончайшие листочки. Говорил о том, что есть абсолютные ценности, а для него абсолютные ценности погружаться в стихию реальности, в стихию мира.
Здесь говорится о молчании. И в 1960 году он совершил такую замечательную акцию. Он выпрыгнул из окна, был сам дзюдоист, обладал четвертым данным. Выпрыгнул из окна и полетел. Есть фотография замечательная, когда он летит параллельно земле, а внизу проезжает велосипедист. Вот велосипедист проезжает, а художник летит и парит над миром в такой невесомости. Вот это парение, которое прыжок в ничто, прыжок в никуда. Малевич сказал - цель музыки - молчание. Вот это состояние выхода в абсолютное пространство. Когда мы погружаемся, рискуя собой, этот риск оправдан. Риск как абсолютное состояние нашей свободы.
И что еще здесь удивительно - это обращение к книгам, обращение к Джойсу, к персонажу Молли, заканчивается Улисс ее монологом. Этот монолог женщины, которая требует любви, требует сострадания, согласия с этой реальностью. Здесь же есть удивительные цитаты – книга Пруста. Книга Пруста начинается со сна, ощущение сна, проблема подушки. Вот эта подушка, которая является медиатором между жизнью и смертью. Мы рождаемся на подушке, умираем на подушке. Уход сновидения, и наша вселенная во многих системах называется сновидческой. У Кафки все является сном, и смерти нет. Цитата Пастернака, которая заставляет нас вспомнить всю структуру этой книги. Структуру книги – это 32 главы. В 1932 году Пастернак пишет «Второе рождение». Жизнь как бы закончилась, как некая возможность смерти, но она будет продолжаться – вот это возникает Второе рождение. Эта книга тоже - второе рождение. Действительно, подведение итогов и одновременно второе рождение. Эта та программа, которая нам дается в постоянном циклическом переживании. Уход в то великое молчание, уход в то великое ничто, из которого рождается все. Вот, я думаю, что мы сегодня присутствуем просто при совершенно удивительных исторических уникальных событиях. И появление этой книги - это абсолютно историческое событие. Об этой книге потом наши потомки будут долго говорить, обсуждать, а мы вот, смогли присутствовать при этом акте. Совершенно уникальное выступление. Извините, я очень волнуюсь, для меня это настолько подлинно и важно, не могу больше ничего сказать. Спасибо.
Вот еще хочу сказать о книге «Конце времени композиторов». Когда Владимир Иванович играет, он играет же музыку, но говорит о конце времени композитора, это состояние вектора аскезы, вектора смирения, вектора, как бы опять обращенного в молчание. Конечно, музыка и остается музыкой, но сам вектор - вектор в сторону молчания. «Конец времени композиторов» означено одним из самых замечательных событий тоже в истории мировой культуры. 4.33 Джона Кейджа. Когда в 1952 году, в Вудстоке, в концертном зале небольшого городка, у которого была снята задняя стенка концертного зала, сидели слушатели и вышел Давид Тюдор, близкий друг Джона Кейджа, сел за рояль, открыл крышку рояля и просидел 4 минуты 33 секунды в полном молчании, но вот появились сначала звуки недовольства, шепоты, ерзание стульев, потом зрители стали вслушиваться в собственное дыхание, потом начался дождь, они услышали капли дождя, шелест листьев, шум деревьев - они все осознали, что они слушают весь мир, в этот момент они слушали весь мир. Вот музыка – это есть весь мир. Когда мы уходим в молчание, когда Владимир Иванович призывает нас уйти в молчание - это значит прислушаться к самой реальности, услышать мир. Конец времени композитора, не надо как бы сочинять музыку, она есть, она дана нам, она дается нам свыше эта музыка. Надо просто уметь ее слушать, надо научиться слушать речь нашей реальности. Еще раз спасибо огромное Владимиру Ивановичу.
Алексей Юдин: Сейчас давайте сделаем так, вы хотите что-нибудь сказать в завершении, Владимир Иванович?
Владимир Мартынов: Я просто хочу всех поблагодарить. Хочу казать, что то, что мы сейчас услышим, то, что я сыграю, это ни в коем случае не надо воспринимать как концерт, слово от которого волосы становятся дыбом. Это просто как пример и иллюстрация к тому, о чем говорилось, и, кстати говоря, тот видео ряд, который вы сейчас увидите, он из следующей книжки, это тоже иллюстрация к 64 гексаграммам. Кстати говоря, нет названия, но там есть смысл. Тут есть такое понятие как импринтинг, и вот эта неизбывность импринтинга, т.е. то первичное впечатление, которое напечатлевается и создает человека. И он может меняться, он может порой до неузнаваемости изменяться. Но он опять-таки неизбывен. Понимаете, это так же неизбывно, как неизбывность вдох и выдох. Вот неизбывность импринтинга, сейчас в ряду 64 изображений, вы увидите, это подложено под мою пьесу, которую я играю, там в общем, в принципе, тоже эта неизбывность импринтинга, как бы сказать иллюстрируется, я просто объясняю, что будет. Послушать и прочитать о выступлении Владимира Мартынова можно на странице сайта Владимир Мартынов. «Гексаграмма» для фортепиано.
Музыку Владимира Мартынова можно послушать в архиве mp3.
